Ад Дона Жуана:

Дон Жуан всегда был убежден, что жизнь – это последовательность коротких и ярких вспышек удовольствия. Сухое вино, терпкое, как солнечные холмы Тосканы, и согревающее, словно камин в зимнюю ночь, и женщины, прекрасные, как утренние цветы, и податливые, как глина в руках скульптора – вот два столпа его существования. Он был талантливым программистом, его пальцы, ловко управлявшиеся с кодом, способные создавать сложные алгоритмы и взламывать самые защищенные системы, с той же легкостью ласкали женские тела, зная каждую точку возбуждения, каждый вздох предвкушения. Он жил, чтобы чувствовать жар плоти, до такой степени, что даже зимой, когда за окном бушевала метель, приходилось распахивать окно, впуская ледяной воздух, чтобы охладиться от бушующего в крови пламени.

Дон Жуан презирал религию и любые попытки объяснить мир через призму веры. “Рай и ад – это сказки для дураков,” - часто говорил он, усмехаясь, стряхивая пепел сигареты на грязный коврик. “Промывка мозгов. Главное – здесь и сейчас. Вино и женщины. Остальное – шелуха.” Он всегда говорил это с таким убеждением, словно мог доказать свою правоту математически, вывести формулу, доказывающую абсурдность религиозных догм. Он говорил - “...если АД есть, я с удовольствием там побываю...” 

И вот, после очередного бокала аргентинского Мальбека, после очередного чувственного танца с жизнью, в объятиях знойной брюнетки, Дон Жуан перестал дышать. Не было боли, страха или сожаления. Просто тишина, внезапная, как обрыв связи посреди важного телефонного разговора. А потом – свет.

Свет, который прорвался сквозь тьму, был ослепительно прекрасен. Он струился, переливался всеми цветами радуги, но при этом не резал глаз, а успокаивал, как ласковое прикосновение матери. Он окружил Дон Жуана, растворил его в себе, перенеся в место, которое невозможно было описать словами. Голубое небо, безоблачное, как детские мечты, кристально чистые реки, в которых плескались серебристые рыбки, нетронутая природа, совершенная в каждой своей детали, словно созданная гениальным художником, знающим все законы гармонии и красоты. Запах луговых трав, свежесть горного воздуха, пение невиданных птиц – все это наполняло его новыми, незнакомыми чувствами. И женщины…

Они были воплощением его самых смелых фантазий, его самых сокровенных желаний. Идеальные пропорции, точеные фигуры, манящие взгляды, в которых читалась нежность и страсть, игривые улыбки, приоткрывающие жемчужные зубки – все, что он когда-либо ценил в женской красоте, все, что заставляло его сердце биться чаще, было преумножено здесь в тысячу раз. Они подмигивали, касались его невидимыми руками, проходя сквозь него, словно сквозь дымку, заигрывали, дразня и маня своими томными взглядами. Их шепот доносился до него, словно тихая музыка, полная обещаний и намеков.

Дон Жуан потянулся к ним, движимый привычным инстинктом, желанием прикоснуться, почувствовать, обладать, утонуть в их объятиях. Но… Ничего. Он был лишь сознанием, лишенным плоти, способным видеть, но не чувствовать, желать, но не иметь возможности реализовать свои желания. Он мог лишь наблюдать за ними, как за картиной в музее, восхищаться их красотой, но не прикасаться к ней. Чувство бессилия обжигало его хуже раскаленного железа.

Он находился в месте, где, казалось бы, сбылись все его мечты. Но это был его личный ад. Ад, где все его земные страсти были удовлетворены лишь наполовину, где он был обречен вечно созерцать то, что никогда не сможет испытать, вечно мучиться от жажды, которую невозможно утолить. Ад, сотканный из его собственных убеждений и желаний, мир, в котором он больше не мог существовать, потому что его сущность, его жажда чувственных удовольствий, были здесь бессмысленны.

Здесь не было ни адского пламени, ни черных котлов, в которых грешников варили черти. Не было смрада серы и мучительных криков. Место, где он оказался, разительно отличалось от тех мрачных картин ада, которыми его пугали в детстве. Ирония судьбы не ускользнула от его внимания. Он, всю жизнь отрицавший существование рая и ада, попал в место, которое по всем признакам напоминало первый, но, как вскоре оказалось, было для него хуже второго.

Ему вдруг пришла в голову мысль, от которой по коже пробежал холод, несмотря на окружающее великолепие. Небытие. Полное, абсолютное исчезновение. Не было бы лучше? Лучше, чем это вечное мучение, это постоянное напоминание о том, что он потерял? В небытии не было бы ни страсти, ни жажды, ни боли, ни разочарования. Только тишина, вечный сон, забвение всего, что когда-либо существовало. Сейчас же он был пленником своих желаний, заключенным в клетку собственного сознания, обреченным вечно созерцать то, чего никогда не сможет достичь. Небытие казалось теперь не страшной пропастью, а желанным избавлением, утешением, которого он так отчаянно жаждал. Лучше уж раствориться в ничто, чем вечно мучиться в этом идеальном, но таком жестоком мире.

И вдруг… в голове словно взорвалась петарда. Резкий запах нашатыря ударил в нос, заставляя поморщиться. Знакомый, но встревоженный голос над ухом: “Дон Жуан, очнись! Дон Жуан, ты как?”

Он медленно открыл глаза. Над ним склонилось встревоженное лицо девушки, с которой он провел вечер. Ее обычно яркий макияж немного поплыл, выдавая ее волнение.

“Что… что случилось?” – прохрипел Дон Жуан, пытаясь сфокусировать взгляд.

“Ты просто вырубился,” – ответила девушка, с облегчением выдыхая. “Вдруг побледнел и рухнул на пол. Я испугалась до смерти!”

Он попытался сесть, но голова кружилась. Девушка помогла ему приподняться и подложила подушку под спину. Он огляделся. Знакомая комната, полумрак, беспорядок… На прикроватной тумбочке – та же пустая бутылка Мальбека и наполовину выкуренная сигарета.

Дон Жуан прикрыл глаза, пытаясь унять головную боль. Воспоминания о неземной красоте, о манящих женщинах, о невозможности прикоснуться к ним, все еще были свежи в памяти, смешиваясь с тошнотворным запахом нашатыря.

“Всего лишь обморок,” – пробормотал он. Но этот обморок был чем-то большим, чем просто кратковременная потеря сознания. Это было путешествие в мир, где его самые заветные желания обернулись мучением.

Он посмотрел на девушку. Сейчас, без макияжа, уставшая и испуганная, она казалась ему не такой совершенной, как те женщины из его сна. Но в ее глазах было что-то настоящее, что-то, чего не было в том призрачном раю.

Дон Жуан взял ее руку в свою и крепко сжал. “Спасибо,” – сказал он, искренне, от всего сердца.

Он знал, что после того, что произошло, он уже не будет прежним. Может быть, он и дальше будет пить вино и проводить время с женщинами. Но теперь он будет искать в этом не только физическое удовольствие, но и что-то большее. Что-то, что поможет ему избежать участи вечного созерцателя в мире, где сбываются все мечты, но нет места для настоящих чувств. Он должен будет найти этот смысл, иначе его жизнь превратиться в повторение кошмара на яву.